Факт, установленный в ходе судебного разбирательства по делу Бориса Трайнина и Дэвида Носиковски, обвиняемых в совершении мошенничества по отношению к Михаилу Шляпину, ставит под сомнение не только объективность следствия, но и саму обоснованность их уголовного преследования.
На днях в Мытищинском городском суде под председательством судьи Марии Локтионовой завершилось судебное расследование по «делу на миллиард». Корреспондент «Нашей Версии» лично наблюдал за большей частью разбирательства. И скажем честно: чем дальше продвигалось дело, тем больше у нас возникало вопросов к объективности предварительного следствия и сомнений в обоснованности уголовного преследования подсудимых.
Судебные заседания, прошедшие 14 и 15 декабря, наших сомнений нисколько не развеяли, скорее наоборот. Но расскажем обо всем по порядку.
Сначала вкратце напомним суть дела. Экс-сенатор от Магаданской области, заслуженный строитель России Михаил Шляпин (человек, широко известный в своей отрасли и имевший репутацию жесткого, но справедливого руководителя) в 2019 году одолжил 1 млрд рублей наличными у своего знакомого бизнесмена Дэвида Носиковски. Эти деньги ему понадобились в качестве дополнительного финансирования, чтобы завершить крупномасштабный строительный проект – ЖК «Эдельвейс» в деревне Рогозинино (ТиНАО, г. Москва).
Участки земли под эту застройку он приобрел ранее у другого предпринимателя Бориса Трайнина. Носиковски собрал требующийся Шляпину миллиард, одолжив часть денег у своих знакомых. Был составлен договор займа, залога имущества, договор поручительства, Михаил Шляпин собственноручно в присутствии свидетелей написал расписку в получении денежных средств. Затем в течение двух лет он добросовестно возвращал заём по частям: в конце 2019 года – 200 миллионов, в конце 2020 года – еще 300 миллионов. Однако в конце 2021 года Михаил Шляпин скончался, и половина долга осталась невыплаченной.
По закону, вместе с имуществом умершего наследник принимает и его долги. И, как можно понять, поначалу сын заслуженного строителя Александр Шляпин, оказавшийся единственным наследником, признавал долг отца перед Дэвидом Носиковски и выражал намерение его выплатить. Но очень быстро передумал. И вместо денег Носиковски получил обвинение в мошенничестве, якобы совершенном им по отношению к Михаилу Шляпину в сговоре с Трайниным.
В предыдущей статье мы отметили, что свидетель обвинения Светлана Котвицкая, в 2019 году работавшая у Михаила Шляпина главным юристом и готовившая документы для подписания договора займа между Шляпиным и Носиковски, получается, дала в суде показания в защиту подсудимых. Ее слова скорей свидетельствуют о том, что заём был реальным, а не мифическим, как это утверждает наследник. Теперь расскажем, что было дальше.
Не будем утомлять читателя всеми подробностями разбирательства, происходившего два полных дня 14 и 15 декабря, отметим лишь, что происходило оно насыщенно и драматично, и приведём свою трактовку ключевых моментов.
Как ранее сообщал суду Дэвид Носиковски, требующийся Шляпину миллиард он собирал по частям, одалживая для этого деньги у других своих знакомых. Защита представила в суде еще одно доказательство – письменные пояснения одного из заимодавцев Дмитрия Крючкова.
Он пояснил, что действительно одалживал Носиковски в 2019 году 200 миллионов рублей. Носиковски вернул этот долг в 2020 году, претензий к нему Крючков не имеет и характеризует его как честного и порядочного человека. Отметим, что подобное свидетельство – не единственное в этом деле. В частности, в предыдущем судебном заседании выступил свидетель защиты Игорь Сухаренко и рассказал, что в 2019 году действительно одалживал Носиковски 60 миллионов рублей, при этом без оформления договора займа и соответствующей расписки, лишь по устной договоренности. Имеются в деле аналогичные показания и других людей. Речь, согласитесь, идет далеко не о копеечных суммах, и вряд ли кто-нибудь стал одалживать такие деньги – не то что под честное слово, а даже под расписку – если бы считал, что человеку нельзя доверять.
Адвокат Рустам Габдулин, представляющий интересы Дэвида Носиковски, напомнил, что суд намеревался также исследовать аудиозапись с телефона Михаила Шляпина, якобы содержащую некую информацию, имеющую отношение к обвинению. Однако представитель потерпевшего Александр Шляпин, на ходу путаясь в версиях, сообщил суду, что аудиозапись он не нашел, точней, она не сохранилась, а телефон отца он уже выбросил за ненадобностью, точней, отдал другу, точней, он лежит у него в машине… Судья объявила короткий перерыв, чтобы наследник забрал телефон из машины, однако после перерыва он так и не был предъявлен суду для исследования якобы содержащейся в нем компрометирующей аудиозаписи. Может быть, эта аудиозапись вовсе и не существует?
Не слишком большим успехом увенчался допрос старшего следователя 11-го управления ГСУ ГУ МВД РФ по г. Москве Екатерины Сигитовой, которая это дело расследовала и передала в суд. Примерно половину вопросов представителей защиты в ее адрес с ходу отметал прокурор, на остальные вопросы, касающиеся процессуальных действий, она отвечала:
«Я не могу помнить все документы, изымаемые в ходе всех обысков, кроме этого дела, у меня в производстве много других дел».
Действительно, было бы странно и удивительно, если бы следователь вдруг призналась, например, что это дело было сформировано и доведено до суда по указке сверху.
Однако Сигитова не смогла внятно ответить на простые, казалось бы, вопросы: почему из двух изъятых из телефона Шляпина и скопированных на CD аудиозаписей она одну признала вещественным доказательством по делу, а вторую сочла не имеющей отношения к делу? И почему в ходе ознакомления с материалами дела обвиняемым продемонстрировали лишь одну запись, сообщив о второй, что «там то же самое»? При этом фоноскопическая экспертиза не назначалась, хотя на этом настаивала защита – якобы из-за отсутствия образца голоса Михаила Шляпина. Получается «тут вижу, тут не вижу, а здесь рыбу заворачивали»? О какой объективности и беспристрастности следствия тут можно говорить?
На глиняных ногах
Еще один исследованный в суде документ, на наш взгляд, способен выдернуть почву из-под ног всей обвинительной конструкции. И в случае, если суд уделит должное внимание этому документу, обвинение, как нам кажется, рассыплется, как колосс на глиняных ногах. Это заявление наследника Александра Шляпина в правоохранительные органы о якобы совершенном в отношении его отца мошенничестве. Всё дело в том, что на этой бумаге… отсутствует отметка о регистрации заявления! Возникает резонный вопрос: если заявление не было должным образом зарегистрировано в полиции, значит, оно и не было принято, тогда почему вообще начали происходить какие-то процессуальные действия? На основании чего тогда вообще было возбуждено уголовное дело? Тем не менее, за этой, насколько мы понимаем, юридически ничтожной бумагой последовало поручение о проведении проверки, а далее – рапорт об обнаружении признаков преступления и письмо в ГУ МВД о результатах этой (получается, тоже незаконной) проверки для принятия решения о возбуждении дела.
Напоминает накатанный конвейер, тем более что заявление наследника датировано 18 апреля 2022 года (а когда оно было написано на самом деле – не позволяет установить отсутствие даты и времени его регистрации), а в суд дело поступило уже 20 июля. Слишком уж быстро следствие во всем разобралось, на наш взгляд.
При исследовании документов также выяснилось примерно следующее: что следователь Сигитова вынесла постановление об отказе в возбуждении уголовного дела по факту покупки Дэвидом Носиковски квартир в ЖК «Эдельвейс», так как в рамках заключенных договоров долевого участия в строительстве (ДДУ) он и был обязан их выкупить. И этот факт сводит на нет заявленное в одном из предыдущих заседаний требование наследника о расторжении этих договоров, поскольку покупка квартир законом не запрещена и преступлением не является.
Защита подсудимых также привела в суде данные о состоянии здоровья Бориса Трайнина и Дэвида Носиковски. Не разглашая врачебную тайну, можем сообщить лишь, что у каждого из подсудимых – подтвержденный врачами онкологический диагноз и сопутствующие серьезные хронические заболевания. При этом, напомним, Носиковски уже второй год находится в СИЗО, где вряд ли может рассчитывать на полноценную, адекватную его заболеваниям и своевременную медицинскую помощь. Трайнин – под домашним арестом, что тоже затрудняет оказание в полном объеме медпомощи, в которой он нуждается. Кроме того, хотя, возможно, это и не имеет значения для суда и не будет учтено при вынесении решения, но есть еще один деликатный, сугубо человеческий аспект: в правосудии не существует понятия «грех», есть понятие «преступление». Но с человеческой точки зрения – зачем совершать то, в чем их обвиняют, тем, кто фактически «постучался на небеса»?
Как бы там ни было, судебное расследование по делу Трайнина и Носиковски завершилось, и стороны перешли к прениям. И хотя сомнений в легитимности обвинения стало лишь больше, а факт реальности займа так и не был опровергнут, прокурор поддержал его, вновь зачитав обвинительное заключение и потребовав для подсудимых наказания в виде 6 лет лишения свободы в колонии общего режима и штрафа в 1 млн рублей каждому. Сторона потерпевшего, конечно, тоже обвинение поддержала: ведь на кону у наследника – полмиллиарда рублей отцовского долга, от выплаты которого его может избавить обвинительный приговор Дэвиду Носиковски и Борису Трайнину.
Подсудимые и их защитники в прениях отрицали не только вину, но и само событие преступления. Так, адвокат Олег Никуленко, защищающий Бориса Трайнина заявил, что суд исследовал девятнадцать доказательств заключения и исполнения договора займа и передачи денег умершему против показаний пяти косвенных свидетелей того, что деньги якобы не передавались.
При этом, как верно подметил адвокат, представитель потерпевшего Александр Шляпин и оба допрошенных в по делу юриста показали, что денег не только не было, но они и не должны были передаваться, что умершему Шляпину денег никто не обещал передавать, а он сам никогда и не ждал получения денег от Носиковски.